Сайт Ginza ProjectЯ родилась и выросла в Тбилиси. Но в один момент там вдруг стало непрестижно говорить по-русски. Папа у меня — полковник Советской армии. Мама — преподаватель русского языка и литературы в институте. Сами понимаете, профессии обоих внезапно остались на родине невостребованными. А здесь, в Петербурге, у меня еще с советских времен жила тетя, мамина сестра, она закончила медицинский институт и осталась работать. Поэтому решение переехать было логичным...
Илона Маркарова
Актриса Санкт-Петербургского театра «Театро Ди Капуа».
ТЕКСТ: АЛЛА ШАРАНДИНА
Фотографии:
саша левина
КСТАТИ О МЕДИЦИНСКИХ РАБОТНИКАХ — ЭТО ВЕДЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ОЧЕНЬ «ГРУЗИНСКАЯ ТЕМА»?
Есть профессии, которые у определенных национальностей пользуются большим успехом. Конечно, немного притянуто за уши, что грузины — всегда доктора, а армяне — обувщики и ювелиры, но какая-то логика тут есть. Грузины же любят, чтобы всё было красиво, ценят благородные порывы. А что может быть красивее благороднее и прекраснее работы врача?
КАК РОДНЫЕ ВОСПРИНЯЛИ ВАШЕ ЖЕЛАНИЕ СТАТЬ АКТРИСОЙ, А НЕ ПЕДИАТРОМ?
Так себе восприняли. Впрочем, я не особо-то и ставила их в известность. Просто так решила. В детстве хотела быть балериной, но в балет родители меня не отдали. Затем мечтала стать певицей, и даже училась в экспериментальной школе при Тбилисской Консерватории. Две мои тогдашние одноклассницы, кстати, поют теперь в Мариинском — Аня Кикнадзе и Ирма Джиголати. А я свернула с оперной дороги в актерство. Артистов в семье отродясь не водилось, поэтому, мне кажется, они до сих пор думают, что я занимаюсь ерундой.
Кавказская девушка должна действовать по строгому алгоритму. Закончить школу, поступить в институт на «приличную» специальность — учителя, медработника. Получить диплом. Сразу же выйти замуж.
Родить одного ребенка, выйти на работу, родить второго. И дальше жить без надрыва, не обременяя себя карьерным ростом и творческими поисками. А я еще в институте поняла, что даже театром не хочу заниматься классическим. Мне не нравится конъюнктура, не нравятся междусобойчики в буфетах, не нравится сражаться за роли. Экспериментальные постановки — вот моя стихия.
«Когда поступила в театральную академию, мои тбилисские одноклассники очень мной гордились».
К вашему спектаклю «Монологи вагины» теперь относятся не так гневно? Есть же у публики какой-то прогресс?
Вам так кажется. Сначала срывали афиши с «ужасным» словом, а сейчас правительство просто его запретило. На плакатах значится «Монологи V». И я по-прежнему встречаю людей, которые, услышав название спектакля, решительно заявляют, что «эту гадость не смотрели». Я никого не собираюсь переубеждать. На спектакле человек сам поймет, что показывать порно ему не будут. А если он не хочет приходить — как его заставить? Слышала такое мнение, что один наш спектакль равен пятнадцати приемам у психотерапевта. Это мощное социальное высказывание — о чувствах женщин, об их правах и трудностях. Хотя, знаете, мужчины-то еще более трепетные существа... Может, когда-нибудь хороший автор напишет монологи для мужчин. Но драматургу надо очень постараться, чтобы избежать вульгарщины.
У вас остались связи с Грузией?
Я люблю Грузию, но всегда знала, что жить там не буду. Такое безотчетное чувство. Недавно мы сделали спектакль в поддержку страны, «Медея». Это довольно сильное политическое высказывание. Но мой дом здесь, где я встретила потрясающих людей. Никуда не уеду из Петербурга. Не понимаю людей, которые замыкаются в своей диаспоре, говорят с акцентом спустя долгие годы жизни в России. Бывает, еду с таксистом-грузином, и столько выслушиваю критики — и женщины-то тут одеты неправильно, и мужчины слабаки. А для меня Петербург с детства город мечты — это же место, где творили Майк Науменко, Виктор Цой. Когда поступила в театральную академию, мои тбилисские одноклассники очень мной гордились. Правда, потому что... что со мной в одном институте учится Алиса Гребенщикова! (смеется) Каждый раз при встрече просили, чтобы я передала Алисе: «ее папа — гений».
А главная грузинская традиция собирать пиры и готовить на всех у вас сохранилась?
Собирать — да, каждый день дома друзья. Но я не готовлю. Что-то едим, конечно, но у меня даже стола нет, кроме журнального. Я вообще очень спокойно отношусь к еде. Разве что сыр — моя слабость. Любой! Это у меня семейное — папа так же помешан на сыре, правда, в основном, на соленом. От мяса я недавно отказалась. Мне кажется, так будет правильнее. К застольям у меня сложное отношение. Все эти высокопарные тосты... Они ведь не всегда искренние. В детстве на таких застольях я сильно маялась, и, если бы не тархун и бастурма, умерла бы с тоски!
«я сходу определю, грузин передо мной или армянин».
Большее впечатление в наших традициях на меня производят похороны. Да, тяжело делать, как в Грузии. Но понятнее. Прощаться с человеком, высказывать соболезнования, плакать, петь... Если у одноклассника умер дедушка — в Тбилиси было принято пойти и поддержать. А какие вкусные традиционные блюда на похоронах и на келехи, поминках, — хашлама, лобио!... Каждого человека в четырехэтажном доме нужно было угостить. Как-то, помню, у нас в ноябре выключили газ, — последнее, что было (свет, воду и электричество вырубили давно). И пошел снег. Для Грузии это экстраординарное событие, а в ноябре особенно. Но все соседи как-то сплотились. Развели костер на последнем этаже и приготовили на весь дом.
Вас, наверное, часто принимают за свою в Италии?
— Нет, они сразу секли разницу! Чаще всего спрашивали, не турчанка ли я. Но это нормально — я ведь тоже сходу определю, грузин передо мной или армянин. По глазам, по форме лица. В Индии один прохожий обознался, увидел меня с сигаретой, схватил за руку, зашипел: «ты индианка?», я говорю «нет» — он выдохнул и отпустил меня с миром. Наверное он подумал, что я индианка с химической завивкой? Странный был человек, конечно! (смеется)
А вы говорите по-грузински?
Конечно. И по-итальянски. Он мне нравился, и как-то легко пошло обучение.
